Семен Паклин - Южный Урал, № 12
Когда бригадир калильщиков — дядя Вася — пришел в цех, Лаптев стоял на коленях перед большим черным листом железа. Неровными, наспех начерченными линиями на листе была изображена схема установки.
За долгие смены, вместе с Лаптевым разбирая батарею, дядя Вася хорошо изучил ее устройство. Тогда же Лаптев рассказал ему и о другой современной установке, чертил ее схемы, и дядя Вася теперь мог бы хорошо отличить одну от другой.
Но приглядевшись внимательнее, он увидел тут, на листе, установку не похожую ни на ту, ни на другую. По внешнему виду, он узнавал цеховую установку, но вглядевшись во внутреннее устройство баллонов, начинал признавать установку современную, только большего размера.
— Тихон Петрович! — удивилась Елена Осиповна, входя в цех. — Сегодня мне в первую смену. Мы же вчера об этом с Капитолиной Кондратьевной договорились. Вы зачем явились?
— Лена! — обрадовался Лаптев. — Ну-ка иди сюда скорее, нам как раз тебя нехватает!
— Да что это сегодня с вами? — удивилась Елена. Привыкнув видеть Лаптева всегда хмурым и сосредоточенным, она немедля заметила его живость.
— Знаешь, Лена, что я тут придумал? — возбужденно продолжал Лаптев. — Мы используем эту установку и будем на ней делать светлую закалку коничек.
— Прямо на этой?
— Прямо на этой, — уверенно говорит Лаптев.
— Не зна-аю… — с сомнением протягивает Елена. — Капитолина Кондратьевна сколько с ней мучилась, и то ничего не могла добиться. А вы уж сразу и использовать.
— Капитолина Кондратьевна, говоришь?.. — задумчиво протянул Лаптев, как-то по-новому испытующе, холодным, чужим взглядом приглядываясь к нарисованной им схеме.
Чем дольше он ее рассматривал, тем больше начинал сомневаться в ее пригодности. «Да-а, действительно, — растерянно думал он, тяжело опускаясь на табуретку перед своей схемой, — что-то уж слишком просто получается. А как же Волоокова столько билась над ней, и такая простая переделка не могла придти ей в голову?
Нет, тут что-то не так… Как бы снова не осрамиться. А то скажут: «опять этот «новатор» со своими идеями». — И, представив это, он сразу почти потерял интерес к своей идее.
— Разве ты, Лена, сегодня в первую?
— Да, мы вчера договорились с Капитолиной Кондратьевной. — Собственно, я не возражаю, — говорит она, минуту подумав, — я дома уборку затеяла. Только надо сходить к Капитолине Кондратьевне, сказать, что мы не поменялись. Может быть, ей что-нибудь от меня понадобится.
— Что ж, сходим.
Конечно, — думал Лаптев, вяло шагая рядом с Еленой и не слушая ее, — ни крупнейшее открытие, ни пустяковая выдумка не всплывают в уме изобретателя из ничего. Люди годами работают, чтобы сделать какое-нибудь изобретение, а он…
Но ведь он над этой установкой тоже столько времени голову ломает! Всю библиотеку переворошил. Надя вот уже смеется, как его увидит, — опять, говорит, пришли от меня «светлую закалку» требовать.
При воспоминании о Наде, о вчерашнем ее обещании у Лаптева сразу как-то потеплело и прояснилось на душе. Минутная нерешительность прошла, он разом выпрямился, прибавил шагу и, уверенно взяв за локоть Елену, неожиданно для нее спросил:
— Собственно, почему ты не веришь в меня, Елена?
— Ведь ее же испытывали уже, Тихон Петрович, эту установку.
— Но у нас нет другого выхода, кроме нее.
— Я понимаю, что нет, но и это, мне кажется, тоже не выход. Ведь Капитолина Кондратьевна полгода с ней билась и ничего сделать не могла.
— Что ж, — упрямо нагнул голову Лаптев, — придется нам попробовать выполнить то, что не смогла сделать Капитолина Кондратьевна.
— Ничего у нас не выйдет, боюсь.
— Да что, на самом деле, — боюсь да боюсь! Кто боится, тот пусть ничего не делает, а дома сидит.
— Тут не в боязни дело! — возмутилась Елена. — Эту установку пытался освоить человек вдвое опытнее нас. И уж коли у него ничего не вышло, то нам с вами браться нечего, снова людей смешить.
— А! Вот в чем дело! — обиженный напоминанием о прошлом конфузе протянул Лаптев. — Вы, значит, боитесь, что на этот раз вместе со мной и вас просмеют?
— А что ж, не просмеют?
— Пожалуйста, уважаемая Елена Осиповна! Думаю, что обойдусь и без вас.
— И обходитесь на здоровье.
— И обойдемся. Завтра нарочно с утра приду к Волооковой и добьюсь ее согласия на переделку установки. Уверен, что она поддержит.
— Приходите, посмотрим, что у вас выйдет.
Подавленный возникшей ссорой с Еленой Осиповной, Лаптев вернулся в цех, кое-как дотянул до конца смены и, не дожидаясь Елены, ушел домой.
По пути он зашел в столовую, по обязанности, без аппетита поужинал и все в таком же сумрачном настроении добрался до дома.
4Лаптев жил в небольшой, темноватой комнате большого многоэтажного дома. Комната эта носила ясный оттенок холостяцкого образа жизни ее обитателя. Видно было, что он, ее обитатель, хотя и живет здесь давно, но никакого особенного имущества не нажил, кроме большого, во всю стену, заполненного книжного шкафа, этажерки, стола, двух стульев и железной кровати, покрытой лохматым шерстяным одеялом.
На столе между неубранными черствыми булками, стаканами и раскрытыми нотами, чернея в розовом бархате незакрытого футляра лежала дорогая флейта.
Лаптев рассеянно провел привычной рукой по клавишам, взял несколько грустных, протяжных нот и, положив инструмент, устало прилег на кровать. Полежав так минуту, не вставая, он начал перебирать книги на стоящей у изголовья этажерке.
Но отыскать нужное было, видно, не так-то просто. На этажерке вперемешку с художественной литературой стояли технические книги, учебники, справочники. Потом под руку попались том истории музыки, теория литературы в зеленом переплете. Не найдя нужного, Лаптев устало махнул рукой и, положив ее на лоб, закрыл глаза.
Через минуту, когда его начала охватывать приятная дремота, какое-то яркое, воспоминание разом прогнало наступивший сон и он внезапным рывком поднялся с кровати. Вставая, он машинально поднял глаза на часы и только тут ясно вспомнил: ведь сегодня он увидится с Надей! Он должен был позвонить ей еще днем, но весь день пробыл в цехе, нельзя было оторваться от установки.
Быстро одеваясь, Лаптев не спускал глаз с минутной стрелки маленького будильника: успеет он к восьми добраться до завода или не успеет?
Только тогда, когда он вскочил в отходивший к заводу троллейбус, Лаптев успокоился. Успеет!
Без пяти восемь он уже прогуливался перед заводоуправлением, изредка поглядывая на высокие окна северного крыла, где помещалась техническая библиотека.
В окнах еще горел свет, значит Надя там, но вот-вот должна выйти. Представив ее несколько смущенную и в то же время лукавую улыбку, какой она всегда его встречала, Лаптев быстрее заходил по асфальту.
Недавняя подавленность и недовольство собой сменились радостным праздничным волнением, которое охватывало его каждый раз в ожидании встречи с этой девушкой.
Он виделся с Надей в библиотеке почти каждый день. Лаптев помогал ей иногда разбираться в трудных вопросах, разъяснял непонятные слова, даже помогал решать задачи.
Сначала его обращение с ней было простым и непринужденным. Он подшучивал над Надей, бранил за рассеянность. Потом, когда он первый раз вечером проводил Надю домой, эта бесцеремонная непринужденность куда-то исчезла.
Появилась немного даже официальная натянутость, застенчивость, особенно сильная, если в библиотеке никого, кроме них, не было.
Надя уже стеснялась обращаться к Лаптеву за помощью; выдавая ему книги, старалась быть подчеркнуто официальной.
Лаптев же вдруг бессознательно и неудержимо потянулся к этой спокойной, то иногда замкнутой, то веселой и непосредственно доверчивой девушке. В ее открытом, выразительном лице он стал находить новые, обаятельные черты, за которыми таилась не просто смешливая, капризная девушка, какой казалась ему Надя в начале знакомства, а другая, серьезная, по-своему куда-то устремленная, чего-то ищущая.
От ее невысокой и всегда подобранной, слегка начавшей полнеть фигурки повеяло на Лаптева сдержанной, знающей себе цену, скрытой силой. Лаптеву не раз казалось, что темные, серьезные глаза Нади могут сказать что-то сильное и страстное, и только потому молчат, что некому сказать это затаенное, сокровенное слово.
Но стоило только Наде улыбнуться, как от всей ее строгости не оставалось и следа.
Надя сначала очень стеснялась всегда сосредоточенного, чем-то занятого, хмуроватого инженера, заказывавшего с ее помощью из городской библиотеки серьезные, с мудреными названиями книги. Чтобы скрыть свое смущение, она напускала на себя еще больше строгости и официальности в обращении с Лаптевым.
